раз эпизод...дерево тянулось к люстре, поясница ныла. Там, где корни уходили под кожу, оплетая позвоночник, все чудовищно чесалось.
Кусачее казенное одеяло, пожалуй, не способствовало облегчению этой ноющей боли. Мышцы подергивало, как после изнурительной тренировки, когда древесные соки пульсировали вдоль сосудов. Ногти взбугрились и покраснели от кристалликов сахара.
Когда я потянулся, во мне что-то хрупнуло, и розоватый от крови сок хлынул из саднящих ранок у ногтей. Я выругался и всплеснул руками. Удушливо запахло цветами и гнилью. Одна капелька смазала пузатое "Б" в фамилии заказчика, и отчет был безжалостно отправлен в мусорное ведро.
Мне не нравилось ТАК работать.
Хуже станет, когда острые листики начнут вспарывать перепонки между пальцами, вот это, я вам скажу, та еще мука. Ходишь, как дурак, пальцы веером, а то и вовсе все перчатки в зацепках, нутро карманное, подкладка эта... шелковая, ну... все в зацепках и петельках, все мешается. В голове сладко, изо рта что-то приторное-приторное сочится, аж противно.
В желудке что-то, пульсируя, распускалось. Счет пошел на дни. Когда ветки вспорют мне брюхо, мое бедное, изнеженное, обвислое брюшко увенчает чертово гнездо. Гнездо нельзя будет спрятать под рубашкой.
Инна спросит:
-Что это у вас, Игорь Семеныч? Гнездо?
-Комок нервов, - буркну я.
И ниточка сладкой от сока слюны протянется от моего рта к ее плотно сжатым губам.
За стеной громко захрупали чипсами. Острие карандаша клюнуло стол, измазавшись в кетчупе.
Мне было 54.
И пока мое тело, утыканное какими-то дурацкими полупрозрачными трубками, металось под весом санитара и глухой белой подушкой, и какая-то дрянь, извиваясь, жрала меня изнутри, мне снилось то, чего не могло быть и не было и не будет никогда.
Склизкие хвосты щекотали гланды.
Я целовал Инну с закрытыми глазами, придерживая за подбородок, на котором вскоре должна была проступить красная лунка от ногтя моего большого пальца.
Дерево рвало меня изнутри.
Я прорастал в нее, вниз по горлу, разрывая желудок.
Мой сон пах гнилью, цветами и медикаментами. Душитель захлебывался в нем. Еще секунда - и он исчез в извивающейся массе тварей, пробившихся наружу из моего треснувшего нутра.
Мне было 54.
Я был деревом.
Я все это время был цветущим деревом, пока мне не приснился кошмар, будто меня втиснули в тесную человечью кожу.
Отбрасывая паразитов, я рвал себя на части, обнажая замшелую кору, когда что-то вонзилось мне под лопатку.
Мир начал наполняться чем-то удушливо-белым.
Инна ерошила мне волосы на затылке и улыбалась, целуя меня в ответ.
По ту сторону, где ночь, Инна Валерьевна, сидя на краю ванны, рассеянно ждала звонка будильника.
Шумели листья.
Кислород душил.
Под махровым халатом, между ребрами, зияло дупло.