большущая простыня о зависти, сомнительных идеалах, поисках себя и сочинение на тему "почему на походе к психотерапевту мне следует предъявить свой подкаст как результат работы, которую я уже продел над собой", обилие соплей и яканьеЯ зашел на страницу девушки, которую долгое время считал идеалом того, как я должен выглядеть для общества: кем-то достаточно красивым по большинству стандартов, выглядящим невинно достаточно, чтобы позволять себе совершать и говорить уродливые вещи, обладать индульгенцией на цинизм, точечное высокомерие, странное поведение: откупной, которая преломляла бы все, что я делаю, заставляя выглядеть меня лучше, чем я есть. Игра на гитаре, прилежная учеба, увлечение кулинарией, наивная погруженность во вселенные современного медиа, статус восхитительно прекрасного человека, хорошей дочери, внимательной ученицы - с одной стороны, естественное продолжение, с другой - искажающее восприятие призма и щит для того, чтобы быть собой, каким угодно собой, собой-чешущим-зад-по-утрам, собой-шутящим-на-тему-анальной-кары - чем угодно. Путешествия, языки, милые хобби - я бьюсь о заклад, мои родители желали бы, чтобы я был таким. Не убогим и завистливым куском-дерьма, который может не поздравить кого-то с днем рождения, потому что не чувствует в себе ни капли искренности, и посчитает вымученность оскорблением большим, чем не написать совсем. Не человеком, который может неделями не выходить из дома и не говорить, потому что не чувствует в себе сил. Не человеком сомнительных увлечений, который наплевал на свое здоровье и внешний вид.
Клянусь, она не так плоха, как я описал. Напротив, в моем понимании она была слишком хороша, как раз для того, чтобы я стал скрупулезно выискивать недостатки.
Все эти три-четыре года я исходил бессмысленной завистью к этой девушке, которая невольно стала моим постоянным раздражителем. Я всегда считал зависть мотивирующей силой, как и злость: любое движение изнутри, злое или доброе, приводит к решительным действиям и изменениям. Но не в этом случае. Я знал, что мы слишком разные, чтобы я мог как минимум попытаться чему-то научиться от нее. Я пытался соблюдать диеты, искать свой стиль, способный превратить бомжа с Южного вокзала в диснеевскую принцессу, искать интерес в учебе. Работать. Я сталкивался с глухим блоком по всем фронтам, чувствовал себя неудачником, обреченным на жизнь с отчетливым чувством вины перед всеми, кто по привычке считал меня "подающим надежды".
Я не мог не обратить внимание на контраст между людьми, в обществе которых мне было комфортно, и на всех остальных. Тогда я впервые задумался о том, что существование тех, первых, людей, и их достаточное количество должны что-то значить. Не люди, которые стали моими лучшими друзьями с детства (я просто считал их особенными, а себя - везунчиком). Тогда я впервые подумал, что в мире найдется место и для меня. Стал писать. Стал пытаться влиться.
Я менял поведение. Меня увольняли: за невнятную и чопорную речь, отстраненный вид. Надо мной подсмеивались за "неадекватное" восприятие мира и "альтернативный" взгляд на общение с людьми, несмотря на мои старания. Я знал, что это толерантные и красивые перифразы слова "ненормальный", и злился. Я отдалился от родителей: мне было стыдно не соответствовать, даже если они утверждали обратное.
Сначала мне повезло с подработкой: первые два ученика привили мне робкую надежду в то, что я все же не должен думать о смене профессии в ближайшие лет десять (а я думал об этом слишком часто). Потом была подработка, где я, так и не переборовший к тому времени страх перед выступлениями: ни на сценах Кенига, ни в области, ни в Риге), не смог удержать группу учащихся, и мое место заняла как раз та самая девушка. Я позволил себе полугодовую депрессию. Выкарабкался к лету, сдал экзамены, подал заявку на участие в ФБ.
Летом произошел один неприятный разговор, который снова заставил меня усомниться в себе. Мне внушили, что я проучился четыре года ради нищенской профессии, на которую я не смогу содержать ни себя, ни родителей в старости, и что я больше не смогу оградить себя расстоянием от людей, которые вынуждают меня замыкаться в себе. Я изменил маршрут возвращения в Кениг, и провел несколько дней в Питере, которые мало-помалу помогли мне излечиться, равно как и завершающаяся ФБ. Я смирился с тем, что то, чем я хочу заниматься, всегда останется моим хобби к работе, в которой я не уверен. Пытался выработать планы на последний год. Впервые подумал об обзорах.
Моя попытка завершить четвертый год "по правилам" обернулась провалом: интерес к учебе, в которой я разочаровался со второго года, когда понял, что мы жуем одно и тоже, и будем вплоть до выпуска, исчез окончательно. Не знаю до сих пор, на каких крохах смелости, принял предложение снова взять учеников. С ужасом ждал практику.
Тогда я снял пилот, после которого провалялся день под обрушившимся на мня вниманием. После него во мне что-то наконец перемкнуло, что-то, что готовилось измениться после опыта выступлений, учебной практики, попыток найти себя. Я отвел практику, ни капли не разволновавшись. Даже когда случился форс-мажор. Я говорил на итоговой конференции, ни разу не задрожав и не заикнувшись. Впервые. Долго. К тому времени я знал, что в споре "магистратура-работа" уже победила работа, с грантами за проекты, разработку уроков и креативные проекты, которыми отличалась и отличается та самая родная тетка-мизантроп, на которую я боялся стать похожим, что опыт ФБ помог делать больше и лучше, воспринимая только конструктивную критику, что только я могу сделать то, что нужно мне самой и то, что я посчитаю хотя бы на 60% идеальным.
Я отснял второй выпуск, хладнокровно подвел итоги. Меня стал обуревать азарт: скольких человек я могу заставить себя слушать, и насколько громким и интересным я смогу быть? Запустил опрос и накидал план.
Сегодня, пытаясь заставить себя готовиться к четырем зачетам в понедельник, я кое-что понял, и принятие этой вещи заставило меня присесть.
Я пытался воплотить мечту, пытаясь шутить перед людьми, которые не понимали практически ничего из того, что я пытался им донести: тех крох атмосферы, в которой мы с соседом-сан говорили друг с другом о том, что казалось нам естественно значимым, смешным, достойным того, чтобы поделиться этим с кем-то еще.
Сейчас, если люди, которые ждут от меня продолжения банкета, соберутся в том самом зале, который я пытался сделать своим, они займут его практически целиком. Это не те же люди, которых я пытался рассмешить и увлечь, это те люди, которые доказали мне, что только их существование должно быть для меня значимым, то, что принято называть "своей аудиторией". Господи, я до сих пор не могу поверить, что я в кои-то веки поступаю правильно, и тому есть видимое подтверждение. Это бесценное чувство. Не хрупкое, массивное и угловатое, как при первых успехах, грозящее развалиться и погрести тебя под собой, исчезающее при первых трудностях и сомнений, а то, которое не покидает тебя и на следующее утро, и на утро следующего за ним дня. Правильное.
Это намного лучше, чем обладать тем, чем я не могу обладать, просто являясь человеком, для которого это будет неестественно. Я идеален в роли того, кто я есть. У меня есть свой стиль. Я буду востребован там, где я хочу заниматься работой, которая у меня получается, и которую я люблю, и которая в форме постоянного челленджа - то, чего я всегда хотел. Я наконец-то научился быть хладнокровным снаружи. У меня есть дело помимо работы, которое раскрывает меня с той же стороны, но позволяет говорить о другом.
Это лучше. То, что у меня есть - лучше того, что я хотел, но оно было не моим.
Я закрыл страницу, хмыкнул, врубил Icona Pop, напялил шаманскую маску, и пустился в пляс по комнате. И больше я ее не открывал. Смысл - там все то же.
Наконец-то все стало идеально. Все шло к тому, чтобы в конце концов стать идеальным.