Я теперь не могу отделаться от мысли, что этот номер Станции Спортивной на самом деле о Уилле из Ганнибала и "конь" на самом деле зашифрованный олень О__О

Серьезно, этот номер лучше тысячи слов пересказывает весь сериал.

Похороны
Два случая, которые произошли почти одновременно на Пасху 1996 года, поставили под угрозу жизнь творческой интеллигенции Киева — если можно умереть от хохота, то именно тогда нам представились наилучшие шансы.

Муж моей сестры пилит скрипочку в Национальной опере. Несмотря на громкое название сего учреждения, проблема с выплатой зарплаты там стоит очень остро, и практически все музыканты ищут какой-то дополнительный заработок. В основной своей массе они делятся на тех, кто играет по вечерам в ...читать дальше (еще 6471 символов) >>ресторанах для бандитов и на тех, кто состоит в т.н. «оркестре жмуров» — то есть, играет на похоронах (преимущественно, тех же самых бандитов). Всем работам работа, но спиваются на ней в два счета. Непосредственно перед Пасхой хоронили они одного кадра, который проживал в одном из «спальных районов» — в 16-ти этажном доме, причем на 12-м этаже. Когда уже собрались в полном составе безутешные родственники и друзья, подъехал автобус и венки с траурными лентами уже украшали ступеньки подъезда, когда музыканты уже взяли инструменты «на изготовку», в самый что ни на есть распоследний момент возникла маленькая техническая заминка.

Дело в том, что покойный был мужчиной очень высоким — под 2 метра, гроб был, естественно, еще больше, грузовой лифт оказался поломанным, а в пассажирский гроб, даже поставленный «на попа», не уместился бы ни в коем случае. Наступила затяжная «рекламная пауза» — народ не знает, что делать, вдова нервничает, длительное время заняли поиски лифтера, но это ни к чему не привело, по-скольку выяснилось, что лифт поломан очень всерьез и надолго.

Родственники-то ладно — куда они денутся, потерпят, а вот у музыкантов время лимитированное, посему им в утешение было выдано некоторое количество спиртного из поминочного запаса, и, удалившись в ближайший скверик, они постарались скрасить себе часы томительного ожидания. Тем временем оргкомитет похорон лихорадочно обсуждал, что делать. По лестнице гроб не снесешь, поскольку лестничные клетки много-этажных домов, как известно, не предназначены для проносов гробов, не говоря уже о том, что нести его нужно, как минимум, шестерым, да еще и разворачиваться с ним на площадках. От причудливой мысли спустить гроб на веревках из окна тоже пришлось отказаться — во-первых, где достать веревки такой длины, во-вторых, ну, как бы вам объяснить, вот представьте себе, что вышли вы на балкон, скажем белье повесить, и тут мимо вас, мерно покачиваясь на веревках, проплывает гроб… в общем, учитывая, что медлить далее уже нельзя, приняли единственное верное решение — взять усопшего под ручки и спуститься с ним в лифте.

Сказать легко, но вот только среди родственников и друзей добровольцев на роль труподержателя не нашлось. С другой стороны — посторонних привлекать не хочется, не давать же повод к лишним разговорам. Словом, не нашли ничего лучшего, как обратиться к оркестрантам, которые втихаря наслаждались жизнью, усевшись под детскими грибочками. Хотя, как известно, музыканты и самый циничный народ, но услышав такую просьбу даже они несколько опешили. Дирижер легкомысленно предложил возложить эту миссию на главного наследника по завещанию, но шутка успеха не имела. В общем, тромбонист Рома, будучи самым отчаянным (или самым пьяным), сжалился над бедными людьми и за некоторое скромное вознаграждение согласился спуститься со жмуром в лифте, в то время как пустой гроб снесут по лестнице пешком. Друзья-музыканты, помогая им загрузиться в лифт, еще посмеивались насчет того, что дескать будет весело, если на каком-нибудь из нижних этажей лифт остановят на «посадку». Рома тоже был довольно весел и бодрился как мог. Делов то на три минуты. Естественно, застрял и просидел в лифте полтора часа.

В компании с покойником ему не было очень скучно. Тем более, что, дабы воспрепятствовать падению окоченевшего трупа, его приходилось все время нежно обнимать за талию. «Я полюбил его, как родного» — рассказывал Рома в долгие зимние вечера за кружкой пива.

Теперь вообразите: во-первых, состояние Ромы, который, намертво застряв между восьмым и седьмым этажом, первые двадцать минут ревел белугой, колотился в двери и звал на помощь, потом обессилел и покорился судьбе.

Когда его вызволили, он находился в состоянии, близком к каталепсии. На глазах его были слезы. Продлись весь этот кошмар еще хоть пять минут, и они бы получили второй труп, готовый к погребению (во фраке и с бабочкой): во-вторых, состояние родственников, вдовы и многочисленной толпы любопытных, жадных до развлечений — будь то свадьба или похороны. После получасового напрасного ожидания в подъезде (ах, как же им все-таки хотелось обстряпать все тихо и незаметно), растерянные гробоносцы вышли с ПУСТЫМ гробом на улицу и предались панике. Установить, где именно находится лифт с драгоценным грузом, найти человека, способного починить лифт и спустить его вниз — все это заняло немало времени. Дабы замять скандал и излечить от душевной травмы, в Рому влили щедрую порцию горючего. Эффект превзошел все ожидания. Он не только сообщил, что не имеет никаких претензий, но и готов честно выполнить свои обязанности тромбониста. О, зачем они, безумные, не отправили его домой!..

Наверное, это были самые странные похороны во всей мировой истории.

Вообразите себе похоронную процессию, где безутешные родственники идут, закрывая лица платками и давясь от беззвучного хохота, оркестрантов, которые еле сдерживаются, чтобы не бросить инструменты и не повалиться на землю в истерическом припадке, но все же кое-как пытаются играть «Траурный марш» Шопена. Особую прелесть произведению великого польского композитора придавало то, что тромбонист отставал ровно на два такта от остального оркестра, что привнесло в избитый шлягер совершенно новый, просто таки авангардный оттенок.

Все-таки им худо-бедно удавалось сдерживаться, пока на кладбищенской дороге им не повстречалась сухонькая старушка, которая, утирая слезы кончиком платка, сказала дребезжащим голоском: «Хлопци, вы так гарно граете». После этого в составе оркестра остались только скрипачи, которым истерическое кудахтанье все же не мешало воспроизводить какое-то подобие звуков — в отличие от духовиков. Дирижер же молча содрогался в конвульсиях. Во время панихиды Рома, будучи уже совершенно невменяемым, поскользнулся и упал в соседнюю яму, вырытую для чужого покойника. Скромное самоотверженное сердце: не имея возможности выбраться, он все же не пожелал нарушить торжественность момента, и, чтобы не подводить товарищей, продолжал играть свою партию.

Постепенно все инструменты один за другим растерянно умолкали. Ситуация во вкусе Гофмана: тромбониста нет, а тромбон играет, причем звучание у него явно замогильное. Столпившись вокруг ямы, где скорчившись на дне, ничего не слыша, не видя и вряд ли уже хоть что-нибудь соображая, Рома продолжал увлеченно заниматься тромбонизмом, бесстыжие циники огласили обитель печали дружным, бодрящим хохотом, от которого несчастный, забытый всеми покойник, наверное перевернулся в своем гробу.